Татьяна Становая. Консервативная технократия неограниченной дальности  (37)

Вопреки всем ожиданиям не представил он ее и в послании. Вместо этого ежегодное обращение президента России к Федеральному собранию превратилось в ультиматум мировому сообществу, с которого Путин, по сути, запустил отсчет своего нового срока. Голосование 18 марта после такого выступления окончательно превращается с техническую формальность.

Все послание, которое составило рекордные два часа, очень четко делится на две совершенно разные и даже на первый взгляд противоречащие друг другу по тональности части: внутриполитическую (технократическую, рутинную) и геополитическую (стратегическую).

С содержательной точки зрения первая часть послания кажется во многом традиционной и инерционной, но это только видимость. Тут можно заметить несколько ключевых политических новаций, указывающих на новые подходы Путина к управлению и его оценке существующих вызовов.

Одна из них — это ощущение абсолютной завершенности политики построения политического режима, отвечающего изначальным запросам Путина. Фраза "мы утвердились как демократическое общество" — деактуализация вопроса о политической институциональной реформе. Так широко обсуждаемые слухи о вероятных конституционных преобразованиях выведены за скобки предвыборного дискурса о параметрах функционирования системы четвертого срока Путина. Это не значит, что реформ не будет: полное отсутствие вопроса о политической системе в послании лишь означает, что этот вопрос президент отложил на более отдаленную перспективу, вписав это в более узкий контекст решения проблемы-2024. Это также означает, что все будущие институциональные трансформации, если и будут иметь место, будут носить исключительно конъюнктурный характер, призванный адаптировать режим к статусу Путина после 2024 года (и, вероятно, этот статус еще только предстоит проработать).

В этой связи важно отметить и еще один нюанс: послание было встроено в сдвоенные временные рамки: часть задач обозначалась на шестилетний срок президентского мандата, часть — на десятилетнюю перспективу (например, увеличить ВВП страны в полтора раза). В этом — подчеркнутая демонстрация желания Путина расширить горизонты планирования за пределы конституционного срока своих шестилетних полномочий и минимизировать риски превращения в хромую утку. Тем самым он как бы сообщает, что вопрос, останется ли он на лидирующих позициях внутри или при власти после 2024 года и как это будет реализовано, на сегодня подвешен до тех пор, пока сам Путин не вернется к его решению.

Одной из главных интриг послания был вопрос, продемонстрирует ли президент способность к структурным переменам в экономике и государственном управлении в преддверии нового срока, и если да, то по каким направлениям. Надо отдать Владимиру Путину должное, он в полной мере ответил на этот вопрос, обозначив цифровизацию как панацею, универсальное средство решения сразу всех институциональных, структурных или иных вызовов, стоящих перед страной.

Для преодоления всех проблем, накопившихся в социальной сфере, медицине и образовании, госуправлении, частном секторе, предложено совершить технологический рывок. Рассуждения Путина на эту тему могут создавать впечатление некоторой либерализации риторики: президент предложил освободить бизнес от излишнего давления и проверок, гарантировать защиту прав частной собственности, декриминализировать преступления в экономической сфере, дать больше свобод. Однако для достижения всех этих из года в год повторяемых целей предлагается фактически единственный механизм — перевод всей системы хозяйствования и регулирования в виртуальное пространство.

Тут важно отвлечься от самого послания и вспомнить, откуда вообще исходит это увлечение президента цифровыми технологиями. В публичном пространстве тема стала активно обсуждаться лишь в 2017 году: в мае первый вице-премьер правительства Игорь Шувалов говорил, что Путин "заболел цифровой экономикой". Но в реальности началось все задолго до этого: с развитием крымского кризиса и его последствий цифровые инструменты стали активно применяться во внешней политике и вопросах безопасности. Это касается массовых коммуникаций, использования big data, социальных сетей, цифровых медийных средств информации, киберинструментов сбора информации не только в целях разведки, но и для влияния на общественное сознание и политические силы. Все это в совокупности формировало вокруг Путина новую киберреальность, в которую президент погружался на протяжении 2015–2017 годов. Приставку "кибер", как потом оказалось, легко можно подставить под любой вид государственной деятельности, расширив горизонты возможностей, и Путину, до какого-то момента считавшегося слишком далеким от технологий, это начинало нравиться. Иными словами, "цифровые технологии" — это новый инструмент, возможности которого Россия стала опробовать на практике с началом геополитического кризиса на самом высоком уровне и преимущественно в вопросах внешней политики и безопасности.

Для россиян это будет иметь очень амбивалентное значение. С одной стороны, наличие политической воли к развитию цифровых технологий, их распространению может содействовать унификации и упрощению взаимодействия граждан с властью в самых разных сферах, облегчению доступа к услугам в таких сферах, как образование и здравоохранение. Для предприятий это также позитивный знак, означающий надежду на более прогрессивные и прозрачные отношения с надзорными и контрольными органами, снижение коррупционных рисков и административного давления. Однако, с другой стороны, цифровизация как процесс остается и будет оставаться инициативой, реализуемой не просто государством, а государством с опорой на спецслужбы, играющие критично большую роль в регулировании цифровой сферы, в обеспечении ее безопасности, защиты от внешних угроз, законодательного регулирования. Цифровизация в таком смысле будет означать и одновременное усиление контроля над всеми сферами гражданской частной, государственной и экономической активности со стороны спецслужб.

Путинский курс четвертого срока станет курсом на формирование подконтрольных власти киберпространств во всех сферах человеческой жизни, создание механизма наращивания государственных кибермускул. Вы хотели образ будущего? Он очерчен предельно ясно: робототехника, искусственный интеллект, большие данные, цифровые платформы, технологии распределенного реестра (тот самый блокчейн), — все это обозначается как практическая задача, выполнение которой ляжет исключительно на государственные или околовластные структуры, крайне редко исходящие из приоритетов конкуренции или развития частной инициативы.

Прослушав послание, можно легко ответить на вопрос, собирается ли Владимир Путин возвращаться к внутренним проблемам и снижать свое внимание к вопросам мировой политики. Для этого вовсе не обязательно дожидаться второй части послания. Первая вполне дает основания утверждать, что президент намерен делегировать все вопросы оперативного укрепления своим подчиненным, сосредоточившись лишь на обозначении целевых долгосрочных показателей развития.

Владимир Путин уже давно стал превращаться из менеджера в геополитического стратега. Но нынешнее послание вводит в его образ яркие элементы политического вождизма. Он не опускается до мелких управленческих задач, но ставит амбициозные, красивые цели. Он не обременяет себя вопросом, откуда брать деньги (его он тут же переадресовал правительству, предложив менять налоговую систему), или задачами, как в итоге достигать поставленных целей. Путин провел жирную линию между тем, чем он готов заниматься в ежедневном режиме (безопасность, геополитика, мировые отношения, глобальное целеполагание в вопросах общего развития), и тем, что он намерен оставить правительству и собственной администрации. Все вопросы обеспечения роста ВВП, повышения средней продолжительности жизни, борьбы с бедностью и прочее обозначены жирными штрихами, в нюансах которых Путин разбираться не хочет.

Эта новая форма вождизма, ставящая Путина выше всех земных проблем, проявилась и в другой новой тенденции: впервые за 18 лет своего нахождения у власти он прекратил сравнивать свое правление с разрушительными и кризисными девяностыми годами и поставил путинскую Россию на уровень выше достижений Советского Союза. Рекордный урожай, прорыв в военных технологиях, мощность портов — Владимир Путин предстал перед своим народом как политический лидер на голову выше лидеров советской эпохи. Такая советизация Путина, которая, наверное, в какой-то степени была процессом ожидаемым, оказалась гораздо более откровенной и стремительной. И это важно учитывать при анализе будущих решений четвертого путинского срока.

В этой связи стоит обратить внимание и на следующий важный нюанс — исключительное доминирование коллективной логики в послании над индивидуальной. Оговорившись лишь в самом общем виде о правах человека и гражданском обществе, о свободах и демократии, Путин все выступление построил на защите и продвижении коллективного интереса и приоритетов государства. "Мы обязаны сконцентрировать все ресурсы, собрать все силы в кулак, проявить волю для дерзновенного, результативного труда", "наша сплоченность — самая прочная основа для дальнейшего развития. В предстоящие годы нам надо еще больше укрепить свое единство, чтобы мы работали как одна команда", — говорил он, неоднократно повторяя "мы", подчеркивая примат общего над индивидуальным.

Коллективизация логики государственной политики будет вести (а на самом деле уже ведет) к усугублению политического раскола внутри российского общества на тех, кто за Путина, и всех остальных (не обязательно при этом быть против). Достаточно привести один из комментариев главного редактора телеканала Russia Today Маргариты Симоньян, которая во время второй части послания опубликовала гневный твит: "А у нас в комментах полно нытья и возмущения — на хрена нам это оружие, что за агрессивное послание и проч. Да валите уже, в самом деле". Повалят, вероятно, многие, но далеко не всегда из-за того, что они против Путина, а лишь потому, что оказались не за.

Вторая часть послания в определенной степени полностью перечеркнула и затмила первую, став прямым ультиматумом мировому сообществу: во время обращения были показаны видеофрагменты, демонстрирующие готовность и способность России уничтожить своих противников в любой точке мира без риска минимизации наступательного потенциала средствами ПРО или ПВО. В этом смысле выступление президента оставило далеко позади (с точки зрения своей исторической роли) знаменитую мюнхенскую речь, о которой, наверное, как о вехе будут вспоминать сегодня аналитики. Это первое выступление Путина за всю историю его нахождения у власти, когда он публично проигрывает сценарий ядерного удара по западным странам.

В этом смысле обращение президента к Федеральному собранию окончательно выпало из предвыборного и внутриполитического контекста, вписавшись в логику десятилетий противостояния с Западом. Тут можно обозначить несколько ключевых тезисов.

Первый: закрытие темы ПРО как потенциальной основы для восстановления нового стратегического сотрудничества между Россией и США. Впервые Владимир Путин заявляет это в столь однозначном, безапелляционном виде. Идея взаимодействия по ПРО как проект, годами продвигаемый с разной степенью безнадежности, утрачивает всякое геополитическое значение для России. Это, пожалуй, главный результат геополитического кризиса 2014–2016 годов.

Второй: разочарование Путина в коллективной ответственности США и России за ядерную безопасность в мире. Послание президента означает лишь одно — с этого момента Россия намерена действовать в одностороннем порядке без оглядки на возможные последствия для уровня коллективной безопасности. "Каждый сам по себе" — таков посыл Путина, дающего понять, что, если мировое сообщество что-то не устраивает, меняйтесь сами, а к нам никаких требований больше не предъявляйте. И, даже несмотря на оговорку, что Россия намерена соблюдать все взятые на нее международные обязательства, нет больше никакой уверенности в том, что Москва не захочет в один прекрасный день эти обязательства с себя в одностороннем порядке снять, посчитав, что это отвечает ее стратегическим приоритетам. "Сдержать Россию не удалось", — заявил президент, давая понять, что проблемы, как восстанавливать отношения с Западом, нет и не будет. Это момент, в котором Россия, являющаяся частью мировой системы коллективной безопасности, пытается обособиться от нее.

Третий тезис — возвращение политики двойного дна. Надо признать, но Путин очень долго (вплоть до конца 2014 года) в той или иной степени пытался убедить Запад в ошибочности его стратегии в отношении России. Его выступления были достаточно откровенны, позиция прозрачна. По мере развития геополитического кризиса 2014–2016 годов, по мере обрушения последних надежд выстроить хоть какой-то механизм стратегического взаимодействия с Западом Путин начинает выстраивать геополитические ширмы, призванные снять с России ответственность за ее действия в самых разных уголках мира. Примерами таких ширм являются "вежливые люди" в Крыму, добровольцы в Донбассе, наемники в Сирии, а также весь комплекс оправданий за действия троллей и хакеров в США и странах Европы.

В нынешнем послании была представлена еще одна геополитическая ширма, касающаяся ядерной стратегии. "Не нужно создавать для мира новых угроз, а нужно, наоборот, садиться за стол переговоров и вместе думать над обновленной, перспективной системой международной безопасности и устойчивого развития цивилизации… Россия к этому готова", — заявил Путин после демонстрации ядерной мощи России. Эта фраза, неоднократно в той или иной форме повторенная в прежние годы, сегодня звучит по-другому. Верит ли в это Путин сегодня? В послании не прозвучало ни одного признака, указывающего на то, что российские власти оценивают такую вероятность как существующую. "Принуждение к переговорам", как ширма, становится одной из форм оправдания, легитимации политики по развитию сил ядерного наступления.

В заключение хочется обозначить лишь один вопрос: возможно ли развитие цифровых технологий и их успешное распространение во всех сферах гражданской, экономической и государственной жизни в условиях логики "осажденной крепости", фактически задающей рамки для любых государственных решений в России? Представляется, что такое возможно только в единственном варианте — когда цифровые технологии обслуживают в приоритетном порядке государство, а не частные или автономные субъекты общественной или экономической жизни. Владимир Путин предложил модель развития четвертого срока, которую можно условно обозначить как консервативная технократия: сочетание государства-спецслужбы, новейших IT-технологий и нейтрализованной (технократизованной), зачищенной политической системы. Выборы больше не имеют значения. Путинский режим начинает новый отсчет.

Другие материалы Карнеги