Михаил Николаевич и помещение это приобрел, и библиотеку содержал исключительно на собственные средства — когда же зарабатывать постоянными концертами он уже не мог, помещение пришлось продать, а почти полсотни тысяч книг рассовать по картонным коробкам. Содержать библиотеку, существовавшую к тому моменту уже восемь лет, никто не захотел — ни в одиночку, ни в складчину. В итоге ее поселил у себя Дом Москвы. То есть правительство столицы соседнего государства.
Русская библиотека в наполовину русской Риге была личной заботой одного отдельно взятого урожденного юрмальчанина. После его смерти заботиться о ней пришлось московским налогоплательщикам.
У меня дома тоже есть библиотека, пусть куда более хилая и не публичная, и среди прочего в ней пылится некоторое количество изданных в Риге альманахов. Русских — полностью или частично. Время от времени мне предлагают что-нибудь в такие написать. Под обложкой каждого из них — надпись Kultūras ministrija, упоминание о том, что издан сборник при поддержке нашего минкульта или, например, на субсидии, выделенные на проект "Рига — культурная столица Европы". Кто издает русские тексты русских литераторов в наполовину русской Риге (да, мало, редко, и гонорары сугубо символические, но тем не менее)? Латвийское государство. То самое — этнократическое, националистическое, русский язык терпеть не могущее и только что окончательно изничтожившее среднее образование на нем.
О том, что для латвийской власти треть населения страны — враждебный элемент и иностранные агенты, сказано предостаточно. Ничего хорошего мы — враги и агенты — от этой власти и не ждем. Но нас в стране — все-таки треть, около шестисот тысяч человек с родным русским языком. Среди нас есть богатые и очень богатые люди, представители частного бизнеса, независимые от власти — во всяком случае, в том, что касается благотворительности. Почему бы в условиях целенаправленного и упорного наступления государства на русский язык богатым русским предпринимателям не поддерживать — столь же упорно и целенаправленно –русские культурные и образовательные проекты? Почему даже нашими библиотеками и альманахами приходится заниматься чиновникам — здешним или иностранным?
Глупые вопросы, согласен. Почему? Да потому что бизнесу меньше всего нужны скандалы с политическим душком, а при слове "русский" (пусть даже и в сочетании с такими хорошими словами как "культура" и "просвещение") латвийская властная элита хватается, по примеру одного доктора на букву Г, за пистолет.
Но ведь есть еще, в конце концов, такая штука, как национальная солидарность, поддержка своих. Речь не о том, что русские на войне своих не бросают (еще как бросают, увы) — а о вполне прагматических резонах. Разве не хочется условному русскоязычному миллионеру, чтобы и ему, и его детям, и его внукам было с кем перекинуться словом на родном наречии? Чтобы вокруг была своя языковая, культурная, ментальная среда? Не хочется являться в качестве дорогого гостя на светские мероприятия, на какие-нибудь литературные премии и театральные премьеры (свои, русские)? Не хочется, чтобы у детей и внуков были хорошие учителя — которые увлекательно расскажут им про Гоголя и Суворова, а не только про братьев Каудзите и полковника Калпакса?
Теоретически испытания должны сплачивать. А практически, сынок, русские в Латвии за тридцать без малого лет жизни в условиях прессинга так и не сплотились в полноценную общину, члены которой осознают единство интересов и поддерживают друг друга. Уж если главное, что у нас объективно общее — наш язык — вычищают из школ (а дети или внуки есть у всех), и мы оказываемся неспособны оказать сколько-нибудь массовое и эффективное сопротивление, тогда да — тогда значит, можно и уголовные дела заводить на активистов, и язык этот изничтожать даже в частных вузах.
И скучно, и грустно — в очередной раз сетовать на нашу лень и соглашательство. Тем более, что дело вообще не в этом. Дело не в нас, верней — не только в нас. Достаточно взглянуть тех здешних русских, которые — не мы.
Когда эмигранты из России, получатели "инвесторского ВНЖ", летчики, приземлившиеся на запасном евросоюзовском аэродроме, образовали в Латвии репрезентативную группу, обнаружилось, что эти "новые латвийцы" со "старыми" друг друга не понимают, часто активно недолюбливают и, в общем и целом, последовательно избегают. Совсем недавно один портал опубликовал грустный репортаж о рижском бытии самого известного здешнего эмигрантского медиапроекта — "Медузы" (созданной бывшим коллективом московской "Ленты.ру"). Название — клинически показательное: "Космический корабль в ледяной пустыне". Это — цитата из героя репортажа: "У нас здесь как космический корабль. Мы в жизнь совершенно не встроены". Корабль, стало быть, редакция, ледяная пустыня — Рига. Хотя в соседнем абзаце пояснено, что город большой, 600 тысяч, из которых половина говорит по-русски. Но это не парадокс репортажа, это парадокс латвийской жизни.
Еще интересней с россиянами-туристами. В другом московском издании, не бывшем, а нынешнем — "Газете.ру" — есть колумнистка, неоднократно писавшая о русских в Прибалтике и конкретно в Риге. Любимая и упрямо отстаиваемая ею мысль: "старые" латвийские русские — это смрадное дно здешнего общества, обитатели гетто (с утрированным ужасом описывалась "русская" Болдерая), занятые исключительно низкооплачиваемой физической работой. Мол, русские в Риге неотличимы от аборигенов, латышей, европейцев — но только заезжие, разумеется, московские туристы, не имеющие никакого отношения к здешним морлокам, что роют канавы и бухают в Болдыче. С латышами у московских — масса общего, с болдерайскими и имантскими дикарями — боже упаси. Еще раз: это не какое-нибудь люто-либеральное издание, сходу записывающее нас всех в совки, крымнашисты и ватники — это умеренно провластная "Газета".
Понятно, что данное золотое перо, как и немалое число ее земляков и единомышленников (не все разумеется!), таким образом избывает характерный российский комплекс недостаточной цивилизованности, хочет выглядеть в собственных глазах подлинной — в отличие от некоторых! –европейкой. Но главное, что этот, достаточно распространенный, способ самоутверждения подразумевает демонстративное отталкивание от людей одной с тобой крови и одного языка, показательное их унижение. Можно самоутверждаться, объединяясь с другими людьми на основе общей этнической принадлежности, а можно — судорожно отталкиваясь от них всеми четырьмя конечностями. И человек, говорящий по-русски — независимо от страны проживания и политических взглядов — очень часто выбирает второй способ.
Что объединяет бедного, пророссийски настроенного рижанина, не ходящего на митинги, богатого латвийского космополита, не поддерживающего европейским рублем хилую (объективно хилую) местную русскую культуру, вчерашнего москвича с латвийским ВНЖ, сторонящегося здешних аборигенов, российского туриста, рассказывающего по возвращении о морлоках из Болдераи? То, что для всех для них родной язык — русский, а на пароль "поэт" рефлекторный отзыв: "Пушкин"? Нет — то, что для них для всех в этих обстоятельствах (своих языке и культуре) нет ничего, по-настоящему ценного, ничего, определяющего самосознание. Общего у нас у только то, что мы не хотим и не пытаемся быть общностью.
Для подавляющего большинства латышей их язык, этническая принадлежность, фольклорные традиции, Vispārējie latviešu Dziesmu un Deju svētki — основа самосознания. Для большинства граждан Украины, даже мовы не розумеющих и живущих в недавно еще махрово пророссийских Николаеве или Херсоне, такая же основа — украинский патриотизм, показной национализм, шумные проклятья в адрес государства-агрессора. Даже дружественно настроенные к России и не говорящие в энном поколении по-белорусски белорусы точно знают, что они — отдельная нация.
Те, кто ощущают себя нацией, те, для кого объединяющие их признаки важнее разъединяющих — те нацией и являются. А мы, русские, себя ею не ощущаем. Ни российские русские, ни латвийские, ни лондонские. Ни вместе, ни по отдельности. Это не значит, что мы хуже или лучше. Это лишь означает, что русской нации на данный момент де-факто не существует. Что нам всем — а скорее, нашим детям и внукам — еще предстоит кем-то себя осознать, с кем-то на какой-то основе объединиться.
Что это будут за нации (почти наверняка разные), что за основы — бог весть. И вовсе не факт, что сплочение прибавит потомкам достоинства и благородства. Национализм плохо совмещается с тем и с другим, за примерами далеко ходить не надо. Зато потомкам, в отличие от нас, наверное, не придется ощущать себя в ледяной пустыне.